Едва заметная поначалу бледно-серая полоска у кромки далекого горизонта росла медленно, словно нехотя ворочаясь в уютной колыбели, ласково обернутая темно-синим покрывалом на удивление умиротворенного моря: волны с чуть слышимым шелестом заключают в мягкие объятия потрескавшийся пирс, словно заботливые горничные, опасающиеся потревожить чуткий сон господского ребенка любым неаккуратным движением. Размеренно шествующие по небесной глади перистые облака, поддернутые бледно-розоватой дымкой у самых краев, с молчаливым достоинством поглядывали на эту суету как на нечто бесконечно далекое и, следовательно, жалкое в их понимании, по той же причине не замечая подобострастно снующий подле них прохладный бриз, то и дело отвлекающийся на очередную попытку шаловливого флирта со смущенно убегающей от его прикосновений водной гладью.
Чудом долетевший со стороны почтительно отступившего от пристани по-осеннему мрачного леса пожухлый листок, утративший всякую форму, также не избежал участи быть подхваченным в лихой вальс стремительным порывом ветра, будто решившим помочь невольному партнеру блеснуть коротко и ярко в последней партии, унося как можно дальше от любопытствующих взоров, растворяя в воздухе с печальной и ненавязчивой скромностью.
Он знал, что это лишь сон. И оттого мрачнее и тоскливее становилось на душе - безнадежность кружила возле нее с кошачьей грацией, своим неуловимым присутствием только усугубляя общее меланхоличное состояние, липкую паутину которого не в силах были прорезать даже первые лучи выглядывающего с восточной стороны солнца. Насмешка. Изощренная, мастерски воплощенная-вплетенная в реальность так, чтобы разум снова и снова в немом отчаянии бросался едва сумевшим вырваться из одной и тут же попавшим в другую клетку зверем, расшибаясь о непреодолимый издевательски-прозрачный барьер. Нет сил выть. Черви сомнений прогрызли уже не одну и не две дорожки от сердца к мозгу, отравляя и без того ослабший в неволе организм своей желчью, заставляя последние капли воли к сопротивлению истаивать в той же тихой манере, что и тот самый листок.
Ни малейшего представления о том, где начинается самообман. Момент, когда еще можно было попробовать выжечь заразу на собственном теле каленым железом, откупаясь от грядущих мучений несравнимо меньшей ценой, остался безнадежно и бездарно упущен, позволяя паразиту прочно угнездиться на новом месте, перехватывая одну ниточку управления за другой - осторожные пока прикосновения изнутри лишь неприятно холодили поддразнивая в небрежно-ироничной манере хищника, уже загнавшего добычу в укромный угол и теперь вальяжно раздумывающего, как бы растянуть удовольствие от смакования ее отчаяния.
Эрен видел его. Вытянутое изможденное лицо, высеченное резкими движениями неведомого скульптора. Длинная блеклая тень, когда-то бывшая человеком - безразличный взгляд мертвой рыбы. Он не говорил ни слова. Никогда. Тем не менее Йегер отчего-то был абсолютно уверен, что голос его звучит также деловито-сухо, как у прожженного бухгалтера, с легкостью выискивающего недочеты и ошибки в отчете куда менее опытного коллеги: в равной степени если бы речь зашла о задержках жалованья или чьих-то жизнях - всего-навсего заботливо собранная в единую таблицу статистика.
Он не говорил. Только показывал.
И Эрену ничего не оставалось, как послушно следовать за ним вдоль вереницы видений. Смотреть за шеренгами облаченных в бежевые мундиры солдат, плотным клином раздвигавших восторженно гомонящую толпу, собравшуюся на огромной, особенно, по меркам Шингашины, площади - внутри оцепления, словно окунутые в шары из не пропускающего ни единого звука вакуума, на явно еще больших для них сидениях открытых экипажей расположились семь детей с глазами глубоких стариков.
Он видит черное от копоти небо, прорезаемое огненными вспышками со стороны из последних сил сопротивляющегося города-крепости. Ждет команды. Рядом только Колосс - его пустят в бой лишь в самом крайнем случае - остальные уже скрылись за первой линией брустверов. Из облака пепла выныривает стайка солдат в утративших весь напускной лоск шинелях: что-то кричат, машут руками и тащат на носилках искореженное тело. Повозка. Самый уязвимый из Воинов. Внутри ни жалости, ни сочувствия, ни страха. Только легкий интерес: как и чем его все-таки сумели достать? Впрочем, они и так узнают. Те, кто выживут. Уши пронзает надрывный свист, а со стороны штаба взлетает сигнальная ракета, оставляя за собой ярко-красный шлейф. Пора.
Их сталкивают вниз одного за другим. Человеческие болванчики, нелепо раскрывающие рты в угасающих криках ужаса: он наблюдает за тем, как сыворотка еще в полете начинает трансформировать изломанные, истощенные тела - словно гротескные отражения в кривом зеркале, которые художник-абстракционист возжелал непременно изобразить в натурально-извращенную величину. Сердце бьется ровно и размеренно, каждое действие заранее продуманно с учетом всех рисков - выбор сделан давно и далеко не им одним. На пирсе остается последний.
Пора.
Виски начинает покалывать. Мысли, образы, голоса, имена - все сливается сплошным потоком. Игра слов оборачивается пронзающей застывший в смятении, пока еще не переросшем в откровенную панику, разум и тут же исчезает, не оставив и следа, выскальзывая из дрогнувших ладоней, подобно рьяно извивающейся рыбе с невероятно скользкой чешуей.
Эрен. Эрен Крюгер.
Воздуха не хватает. Водоворот чужих (или все-таки своих?) воспоминаний затягивает все глубже, не оставляя и шанса на то, чтобы вырваться за его пределы. Утаскивает к самому дну мертвым грузом, откуда вдруг...
До него не сразу доходит. Это не такое уж и новшество. Особенно, должно быть, для нее.
Понятное дело, что барахтался и задыхался он отнюдь не в воображаемом водоеме. Чужая ладонь по-прежнему плотно зажимает рот, все, что остается - громко сопеть, втягивая спасительный воздух носом да сердито зыркая на то ли виновницу так не вовремя пришедшегося пробуждения, то ли все-таки спасительницу. Неоднозначность можно было бы сделать визитной карточкой Леонхарт. В том случае, если рискнувший предложить ей нечто в этом духе имел хотя бы десятые доли шанса отделаться только легким испугом от фирменного волчьего взгляда.
Энни бьет сильно и больно. Это впечатывается в подкорку мозга и остается безусловным рефлексом даже в том случае, когда в голове царит абсолютный бардак, разгрести который едва под силу совместно принявшимся за работу Йегеру и Крюгеру. Поэтому они не возмущаются слишком громко и тем более активно - старший без доли иронии относится к предостережению младшего.
Медленно кивает в ответ. Разумеется, ведь сложно отказать сидящей на тебе верхом девушке, способной раздавить твое же горло одним коротким ударом быстрее, чем успеешь произнести ее имя.
И даже после того, как она растворяется в полумраке, требуется еще несколько секунд, чтобы задать самому себе, с утроенной скоростью натягивающему штаны, вопрос: во-первых, какого черта ей взбрело устраивать такие вторжения посреди ночи, а, во-вторых, почему они вообще должны куда-то идти?
Мнения ожидаемо разделились.
Младший, отчаянно жестикулируя, в самых ярких красках расписывал последствия. Старший, скрестив руки на груди, занял оборонительную позицию, согласно которой неправы были все, кроме него одного. Это могло бы очень легко затянуться на несколько дополнительных минут, не приди на ум к обоим еще совсем свежее воспоминание о последней тренировке.
Младший внезапно затих. Старший понимающе кивнул.
И Эрен Йегер покинул казарму под ободряющий храп своих однокурсников и, максимально тихо чертыхаясь под нос, бросился следом за уже едва различимым в потемках силуэтом учителя.
[icon]https://d.radikal.ru/d03/1902/e6/470c3313ae9b.jpg[/icon]

В ее словах было слишком много смысла. Именно это, пожалуй, и позволило Эрену разглядеть те выполненные в явной спешке неровные швы, образованные ниточкой суровых рассуждений по поводу сохранения бдительности, которую острая игла в изящных пальцах вплетала рядом с застывшими в немом ужасе нервами. И в самом деле. Хотя все произошедшее до сакрального последнего мгновения ровным счетом никак не выбивалось из представлений младшего о наставнице, а часть его, отвечавшая за пока еще не до конца атрофировавшийся инстинкт самосохранения, без особых успехов пыталась справиться с новым уровнем представления о разнице в силе - она могла убить его в один вдох, и даже старшему не удалось бы ничего с этим поделать... Сердце колотится, как бешеное: уворачиваясь от щелкающих в паре сантиметров от лица зловонных гигантских челюстей, он, должно быть, не испытывал такого скачка адреналина, за секунду вскипятившего кровь до раскаленной магмы.
Их прежние совместные тренировки теперь выглядели детскими забавами. Заряженный всего раз ее тусклой улыбкой в ответ на саму собой вырвавшуюся похвалу, он не собирался отступать ни при каких обстоятельствах: желание учиться у лучшей в корпусе выглядело закономерным, а другое, тщательно отгоняемое, но всякий раз с неизменным упорством возвращающееся, стоило только ей задержаться в одновременно притягательной и опасной близости секундой-другой - куда сложнее продолжать спарринг, когда от всей этой возни в обнимку на плацу у тебя самым банальным образом встает.
Эрен понятия не имел, зачем Энни требуется что-то подобное. Тему ее мотивов они никогда не поднимали по обоюдному молчаливому согласию. Йегер не спорил. Принимал в качестве одного из главных условий обучения, не забывая, впрочем, в предсонных грезах представлять себе тот знаменательный день, когда в песок кверху задницей наконец уткнется не он, а дальше... приходилось вновь себя одергивать. Кадетская униформа будто нарочно оставляла некоторый запас для воображения. Равно как и сама Леонхарт четко отмеренными порциями подбрасывала пищу для размышлений.
И он снова был не против. До сегодняшней ночи.
Раз ухватившись за выбившийся из знакомого узора кончик нити, просто притвориться, будто не произошло ничего особенного, для них было уже невозможно. И если по-отдельности каждый рисковал купиться на провокационную игру, заглушая предостерегающие уколы интуиции, то теперь паранойя старшего и чутье младшего работали в слаженном тандеме на предельных нагрузках, подстегиваемые крепнущими с каждой секундой подозрениями.
Слишком светлая и хрупкая на фоне ночи, расставившей вокруг сети приглушенного тусклым лунным светом полумрака. Его взгляд намертво прикован к тонким запястьям, но вовсе не потому, что одно из них на миг скрывается там, за толстовкой: тень ли ложится на ее лицо под таким углом, сама ли Энни на короткое мгновение, стоило разорваться контакту взглядов, ослабила концентрацию - в тускло блеснувшей синеве обыкновенно не пропускавших ни единой эмоции глаз отражается нечто настолько печальное и пустое, стократ хуже и больнее одиночества...
Младший успевает заметить, старший придает расплывчатому образу догадки четкую форму.
Не знает. И не может ничего знать о предназначении ключа. Несмотря на то, что Эрен не делал особой тайны из его наличия, тем не менее трудно представить, будто остальные из Шингашинской троицы вдруг начали с кем-то откровенничать по поводу надежно запечатанного под обломками дома Йегеров подвале. Исключено. Ей содержимое отцовского тайника требуется не в первую и даже не во вторую очередь. И хотя только этого факта явно не хватает, чтобы проникнуть в чужие мысли поглубже, но для принятия решения о собственном следующем шаге - вполне достаточно.
Иногда получить ключ от замка - даже не половина дела. Его так и подмывает сказать это Леонхарт в лицо, но жить все-таки хочется чуточку больше.
- Дура. 
Или нет?
Ласковое, беззлобное, понимающее. Пусть последнее совсем не так, какая разница? Чем дольше и сильнее рыба дергается на крючке, тем сильнее и глубже тот впивается в плоть.
Они привыкли падать и подниматься. Обоим не нравится, когда кому-то приходит в голову блестящая мысль о том, как максимально безболезненно ими манипулировать. Старший уступает младшему: больше из любопытства, чем из чистого альтрузима - слишком велико искушение наблюдать за меняющимся ходом пьесы, сценарий которой уже был написан и подтвержден чужими руками, когда в процесс вмешается эксцентричная госпожа-импровизация.
Было и другое. Они старались не зацикливаться - риск поддаться и провалить свою партию был неоправданно высок.
Они чувствовали вину за то, что подобрались так близко. И этим как будто обрекали, заставляя Леонхарт корежить саму себя изнутри, дирижируя этим спектаклем.
Эрен отступает в полном молчании. Мир вокруг затихает, сужается, оставляя только короткую просеку от него до Энни. Пока холодная, будто прикосновение утопленника, вода не смыкается вокруг лодыжки леденящей хваткой и начинает ползти тем выше, чем дальше от берега отступает Йегер.
Если ему удастся пережить сегодняшнюю ночь, легкий насморк на следующее утро станет меньшей из его проблем.
Поэтому, пожалуй, лучше немного поспешить. Бросить куртку в камыши, а самому спиной рухнуть прямо на растревоженную водную гладь и, не дожидаясь, пока стальные тиски скрутят тело в тугой узел, глубоко вдохнуть, оттолкнуться обеими ногами и нырнуть.
Райнер обмолвился, что на дне озера бьют горячие источники, а само оно не настолько коварное и глубокое, чтобы умеющий плавать столкнулся с риском утонуть. Не лучшее время для проверок, но других вариантов добиться от Леонхарт если не правды, то хотя бы чуть больше искренности, не наблюдалось.[icon]https://d.radikal.ru/d03/1902/e6/470c3313ae9b.jpg[/icon]

Отредактировано Eren Yeager (Воскресенье, 3 марта, 2019г. 23:34:11)

Глупо. Настолько глупо, что у младшего вызывает неподдельное восхищение. И очерченный нахальным лунным светом тонкий силуэт здесь совершенно ни при чем: в некоторых интересных снах, подкрепленных совсем свежими синяками, Леонхарт вытворяла и не такое - жаловаться приходилось только спросонья, понимая, что ничего общего с реальностью это не имеет и едва ли когда-то приобретет. Сладкая неопределенность, снова и снова подбивавшая Эрена провожать пристальным взглядом строго-отстраненную наставницу, плавно покачивавшую бедрами, представляла собой настоящую западню, куда он сам позволил себя не только загнать, но и удерживать. Глупо. Все равно что пытаться распутать коварный и перепутанный узел, имея под рукой ножницы. Перерезать - дело двух секунд. И Йегер этого до сих пор так и не сделал, хотя их приватные занятия предоставляли невообразимое количество шансов с разной долей риска остаться без парочки передних зубов. Однако останавливало Атакующего отнюдь не последнее.
Отчего-то казалось невероятно важным прийти к ответу по наиболее сложному пути. Чутье вторило, сердито отпихивая плечом хабалку-похоть, в отместку подсовывавшую через воображение образы один соблазнительнее другого - держаться становилось сложнее. Энни же словно чуяла, с изящной наглостью своенравной кошки усугубляя ситуацию очередной неловкостью. Впрочем, скрывать все до последней свои эмоции Эрен не умел ни раньше, ни сейчас, так что Леонхарт едва ли стоило больших трудов раскусить не самую искусную игру: все-таки он брал у нее уроки рукопашного боя, а не актерского мастерства.
И ему вроде как на руку все эти внезапные перемены в правилах. Желаемое чуть ли не само прыгает в ладонь, никаких чрезмерных усилий прилагать не требуется - знай себе жди да наслаждайся зрелищем. Когда еще и перед кем та самая Леонхарт почти добровольно скидывала форму?
Он должен бы чувствовать себя польщенным. Или злиться за скрывшийся под водой с красноречивым бульком ключ. Не нужно быть тонким психологом, чтобы догадаться, какой из вариантов выглядел предпочтительнее. В конце концов, где тот замок, который способен устоять перед яростью титана-перевертыша? А Энни - вот она, всего в нескольких гребках, сама приглашает, сама задает тон напрашивающемуся продолжению. Принцесса в беде или как это теперь называется? Бери что пожелаешь. Какая разница, если хищница вдруг захотела поменяться с добычей местами и сама зовет к шведскому столу? Вдруг так впечатлилась недавними подвигами новоявленного героя Троста, что от нерешительности не представляет, как объясниться и подать себя? Чушь, конечно, первосортная, особенно, сочетание Леонхарт и "стеснение". Выглядит забавно, но не более - ни черта не объясняет.
Светлая макушка скрывается под водой. На принятие решения уходит меньше секунды.
Знает ли хоть кто-то настоящую Энни? Сколько вообще было правды в том, что Эрен видел, когда они оставались наедине? Даже не так... сколько было правды в том, что Леонхарт захотела ему показать?
Плевать.
Он к ней слишком привык. Нечитаемые взгляды, неуловимые смены интонаций, которые получалось различать только благодаря постоянной практике. Скупые как будто похвалы, чуть подслащенные лениво дергающимися вверх уголками поджатых губ - смутная пародия на усмешку, так выбивавшая из внутреннего равновесия, что Йегер неизбежно забывал сказать, как ей идет улыбаться. Как ему хочется, чтобы она делала это хоть немного почаще.
Он к ней слишком привык, чтобы позволить себе же так просто ее потерять, хотя по хорошему счету они друг другу никто - взбивают вместе пыль на плацу после отбоя и невзначай лапают разок-другой. Но представлять себе остаток пребывания в кадетке без такой, привычной, своей, Энни Эрен хочет меньшего всего на свете.
Дура. Неужели и впрямь не понимает: если бы ей от него действительно что-то понадобилось, достаточно было лишь попросить.
Его план прост, как удар прикладом по затылку. Вытащить, откачать и устроить допрос с пристрастием. Про последствия пусть она сама беспокоится.
И несчастный ключ он ей тоже припомнит. Потом. Когда справится сам с собой, исключительно для удобства сдернет с аккуратной груди повязку и пропустит через ладонь пару-тройку слабых биений сердца. Только глазами скользнет еще ниже, борясь с поднимающимся по горлу тугим комом и закономерной реакцией в собственных брюках. Отбой. Отключить к чертовой матери решившие дружно проснуться инстинкты. Или хотя бы попытаться. Несколько раз надавить на грудь, зажать пальцами нос и припасть к чуть приоткрытым губам, заставляя дышать...
Чтобы спустя секундное замешательство обнаружить, что на вынужденный поцелуй отвечают: неловко, спешно, компенсируя, однако, совершенно несвойственной блондинке жадностью. Жарко. Сладко. Будто плавит изнутри, только вместо раскаленной магмы - мигом вскипевшая кровь, испепелившая одним махом все нужные и не очень мысли, отвлекавшие от ставших единственными важными занятиями.
Целовать. Гладить. Кусать.
Не спрашивает ни разрешения, ни даже одобрения. Смакует неторопливо, размеренно, словно заправский гурман, не желающий портить удовольствие от долгожданного блюда, приправляя его поспешностью. Не убежит, не выскользнет, не спрячется - уверенность засела в самой подкорке мозга глубоко загнанным гвоздем. Удовольствие исключительно плотское постепенно переходит в эстетическое: контраст между тренированностью и кажущейся хрупкостью лежавшего под ним тела опьянял не хуже трепета от долгожданной встречи с прорвавшимся наконец за маску безразличия темпераментом - трудно было представить нечто еще более гармоничное и в то же время настолько соответствовавшее его личным предпочтениям. И от этого же он сам начал задыхаться гораздо раньше, чем кончился воздух в легких. Оторвался с четким намерением продолжить, как только немного восстановит дыхание... замер.
Потому как очень неохотно реагировавшее на уколы ощущений-предчувствий сознание наконец переработало представшую перед глазами картину и отправило ее прямо к пункту назначения.

Тяжелое отрывистое дыхание, бешено выстукиваемый о часто вздымающуюся грудную клетку ритм разогнанного непомерной дозой впрыснутого в кровь адреналина сердца - все это, кажется, должно гулким эхом отдаваться по ту сторону внешней Стены. Юркий зверек смутного и не до конца еще осознанного беспокойства бодро снует где-то неподалеку, изредка деликатно тыкаясь носом в напряженную спину или подныривая под запястье в настойчивом намеке-требовании на ласку, однако так и остается ни с чем, вычеркнутый резким штрихом обмакнутого в цвета глубже ночного мрака чернила акрил кончика широкой кисти, стремительными движениями вытесняющими с полотна все несущественное, кроме нее, с неторопливым достоинством удаляющейся вдоль истончающейся тропинки бледного лунного света, манящей за собой той вызывающе-изящной формой наготы, дразнящей, провокационной и при том категорически неприступной - во много раз соблазнительнее самой откровенной демонстрации и оттого еще более желанной. Знала, чем цеплять, куда бить: за решетчатым забором ведь и воздух чище, и трава зеленее - тело интуитивно подбирается, готовясь к низкому старту. Догнать, наброситься и не отпускать, пусть хоть что говорит, как угодно смотрит, чем хочет бьет. Снова добраться до искусанных неумным поцелуем губ, до хруста стиснуть в жадных объятиях такое обманчиво-хрупкое тело, наслаждаясь пробирающим до костей возмущенно-сдавленным вздохом, держать до утра, до следующего дня, так долго, пока не верящий в реальность происходящего разум, взбешенный невесть откуда взявшейся неуверенностью, не убедится - это ее спина прогибается под беспорядочно скользящими ладонями, это ее волосы, выбившиеся из привычного тугого узла на затылке, игриво щекочут лоб и щеки, это кончик ее носа, про который за глаза уже позубоскалили все кому не лень, который вызывал стойкое умиление у него самого, украдкой посматривающего на невозмутимо занятую ежедневной курсантской рутиной наставницу, неуклюже тычется в его собственный...
Она должна принадлежать ему одному. Не только телом, вплоть до последней мысли перед сном, вся без остатка. И если раньше один лишь намек на мысль о чем-то похожем представлялся кощунственно-невозможным, способным вызвать разве что тусклый пренебрежительный смешок заранее признающего поражение внутреннего голоса, то теперь проломившееся в свежую брешь, неважно, даже если подготовленную в качестве элемента непонятного предназначения ловушки, воображение лихорадочно проматывало одну за другой нити всевозможных вариантов, торопливо обрывая натянутые струны и тут же хватаясь за новую, напрочь игнорируя тонкие бороздки остававшихся на подушечках пальцев царапинки.
Она уходит. Девятым валом налетевшая бешеная пульсация чуть не сбивает с ног незримым, но оттого ничуть не менее ощутимым ударом, недвусмысленно толкая вперед, прогоняя от низа живота контрастную волну пьянящего возбуждения: просто поддаться, отключить часть мозга, по какой-то причине продолжающую задавать вопросы, и положиться на воющие в томящемся ожидании инстинкты - взять ее, наплевав на все, плевать, насколько далеко она сама готова зайти. Неслышимый снаружи вой Атакующего закладывает уши, плотно сжатые зубы чуть не исходят в мелкое крошево, однако в пресловутый последний момент, решительно оттеснив младшего, вожжи резко перехватил Крюгер.
Насколько высоки могут оказаться ставки, если они оба поддались провокации?
Сердито шипящая паранойя мягко свивает свои кольца вокруг шеи и почти ласково прислоняется к виску, делясь так нужной сейчас успокаивающей прохладой. Обнажает пару идеально симметричных иголочек-клыков и почти безболезненно впивается в предплечье, впрыскивая под кожу антидот, не отрывая мстительного взгляда от одиноко растворяющейся в переплетениях теней фигурки.
- Дура, - это уже младший, устало опустившийся на колени и заторможенным движением чуть подрагивающей ладони сдирающий с лица паутиной прилипшую маску наваждения. Растерянность неуклюже отступает от сердито пыхтящего раздражения и неутоленного "хочу" поближе к плотно укутавшейся в изодранный плащ смутных подозрений обиде.
Неужели это действительно то самое, чего Энни добивалась всю клятую ночь?
Тишину над озером разгоняет громкий чих.
Этот дурацкий заплыв ему завтра определенно аукнется. Простыть по-серьезному едва ли получится, но вот весь следующий день наслаждаться першением в горле, зудом в носу и прочими чудесными симптомами, рискуя попасть вместе с ними под бдительное око заботливой сестрицы как-то совсем не прельщает. А стоит по закону подлости этому попасться на глаза Леонхарт... Впрочем, все однозначно меркло перед тем пиздецом, который устроит Шадис, если измазанная в земле и промокшая до нитки форма не успеет высохнуть.
Выжатый в прямом и переносном смысле после не особо успешных попыток привести измаранные штаны с майкой в порядок, кое-как отгладивший и развесивший их на сушилке под мысленные благодарности всем высшим силам, отвадившим инструктора от ночных инспекций по мужской казарме, Эрен беззвучно рухнул мордой приблизительно рядом с подушкой, уже налету успевая провалиться в крепкое забытье - рефлексия вместе с мыльной пеной стекла туда, где ей виделось самое место. Притупившиеся эмоции, переглянувшись с невысказанным согласием, обменялись чинными кивками и разбрелись по своим закоулкам, оставляя на короткие пару-тройку часов перед неумолимо близящейся побудкой сознание в состоянии блаженного ничегонеделанья.
На какие-то пару минут.
Легкий дискомфорт от подступившей к затылку дезориентации стекает вдоль шеи и лопаток стайкой убаюкивающе-теплых капель. Стряхнуть их не составляет особого труда. Куда сложнее совладать с отчаянно брыкающейся девчонкой. Озлобленный взгляд полыхающих безудержным синим пламенем глаз и изящная горбинка на шумно сопящем носу кажутся смутно знакомыми. Ах, да.
Энни.
Больше двух третей испытываемых им эмоций будто сперва проходят через неосязаемый фильтр, движения - пишутся под слышимую телом, но не разумом, диктовку. Должно быть, чтобы он ничего не испортил, сопротивляясь или пытаясь развернуть ситуацию по своему усмотрению, однако... отчего-то Эрен был совсем не против.
Распластанная перед ним на спине, сердито мычащая сквозь затолканную в рот тряпку, она забилась с утроенной силой, стоило вынырнувшим из опустившегося на тренировочный полигон бледного тумана рукам прийти Йегеру на помощь, без всякого пиетета выворачивая тонкие запястья, вжимая их в песок и надежно фиксируя невидимой тяжестью. Не сбежать, не спрятаться, не воспользоваться ни одним из любимых приемов, разом оказавшихся бесполезными перед противником, которого не одолеть какой угодно физической силой - сквозь тень пробежавшего по ее лицу понимания Эрен успевает заметить крохотную толику страха.
Ярко полыхнувшая искра вмиг разгоняет белесый туман и сжирает потушенный было совсем недавно фитиль - наспех выстроенная баррикада из терпения и принципов разлетается догорающими в полете ошметками.
Наваливается вперед, подхватывая под коленками и разводя дернувшиеся навстречу друг другу ноги, чтобы в следующую секунду уцепиться за пояс и дернуть со всей дури вниз, не расстегивая, еще раз и еще, не обращая внимания на ответные взбрыкивания, лягания и пинки - пусть извивается, виляет задницей, сама облегчая ему работу. Предвкушающая улыбка сменяется животным оскалом, стоит только начаться новому раунду заведомо проигрышной для Энни борьбы: Йегер бы и сам не мог внятно объяснить, что именно возбуждает его больше - сам открывшийся вид или то, с каким отчаянием его высокомерная партнерша по тренировкам силилась свести обнаженные бедра, защищая самое сокровенное. Плевать, он даже позволит ей небольшую передышку, пока нетерпеливо приспускает собственные штаны, наблюдая за тем, как услужливые помощники сдергивают с нее толстовку, рвут надвое белоснежную майку и играючи расправляются с повязкой на груди, самый краешек которой ему порой удавалось лицезреть в качестве утешительного приза, оказываясь в очередном захвате.
Теперь все иначе. Он надвигается - она отступает. Выгибается чуть ли не колесом, норовя ускользнуть от направленного на нее разгоряченного органа, надсадно мычит, а когда его пальцы смыкаются на поджатых ягодицах, замирает ровно настолько, чтобы упершаяся между нижних губ головка безошибочно ткнулась в подернутый капелькой выступившей влаги вход.
Они так и застывают. Прочувствовать всю эстетику этого момента абсолютной власти над той, кто сама привыкла быть исключительно сверху. Поймать ее взгляд и с презрительной усмешкой отмахнуться от мысли, будто ему стоит сделать первое проникновение для нее наименее болезненным. Резкий толчок вперед...
Ее желания, удобство и удовольствие теперь роли не играют.
[icon]https://d.radikal.ru/d03/1902/e6/470c3313ae9b.jpg[/icon]

Ни намека на какой-то там ритм - движения бедрами лишены самой приближенной систематики. Плавно-неторопливые, нарочито растягиваемые вплоть до известного одному Эрену мгновения, когда мысленный тумблер с красноречивым щелканьем отключает защитные протоколы и спускает заждавшегося своего часа Атакующего с удушающего поводка из тесно переплетшихся змей сдержанности и приличий, переплетшихся в смертельной схватке. До этого еще как-то пытавшееся контролировать процесс человеческое с усталым вздохом отступает подальше от руля, без боя сдавая рубку стае бесцеремонно ворвавшихся внутрь инстинктов в окружении ими же порожденных желаний: драть, не останавливаясь ни на секунду, пока от опостылевшей надменности не останется лишь измотанная и бессильная оболочка, из-за которой наконец покажется настоящая Леонхарт, чьи капризы дирижировали происходящим из окутанной плотной дымкой смутных подозрений и робких догадок изнанки. Ему не нужно знать, он чует. Безошибочно улавливает в тревожно трепещущих бликах на не так давно зеркально-гладкой и невозмутимой поверхности голубых глаз, не способных скрыться за наспех выстроенной стеной из стремительно тающего льда - плавится тем быстрее, чем глубже и резче становятся толчки.
Сводящую с ума тугость она будто специально подогревает вымученным сопротивлением. В охваченный свирепым пламенем ничем не ограниченной похоти раствор, насквозь проедающий слой за слоем казавшейся неприступной львиной брони, один из невидимых наблюдателей щедрой рукой подливает из пенящейся колбы охотничий азарт, под треск в обилии разлетевшихся во все стороны искр усиливающий охвативший едва выдерживающее такие нагрузки тело пожар. Бьющееся в немой агонии сердце в любой момент было готово разворотить живописным кровавым взрывом грудную клетку, но мало, слишком мало, чтобы утолить разинувшее ненасытную пасть чувство голода. Без преувеличения единственное из того, что помогало не расплавиться в жаре охватившей окончание каждого нерва истоме, лучше любых угроз или обещаний гнало вперед, подстегивая наперебой шепчущими на оба уха каверзными шепотками: она знала, с самого пресловутого начала прекрасно знала, как сильно он ее хочет - знала и продолжала юлить на грани фола, снисходительно принимая новые и новые подношения от йегеровской гордости, заботливо упакованные в подарочную фольгу вполне искреннего стремления с ее помощью стать сильнее, пока он сам, завороженный редкими подачками в виде снисходительных усмешек да легких прикосновений невзначай, пробиравших до костей необъяснимым волнением, бился о невысказанный вопрос, ответ на который по ею установленным правилам требовалось найти самостоятельно, не выспрашивая напрямую...
Если это и впрямь сон, то все-таки чей?
Пропитавшийся слюной кляп небрежно отброшен в сторону. В ином случае Эрен бы серьезно забеспокоился о том, что вполне мог сломать драгоценной наставнице челюсть, стоило лишь ухватиться с такой силой за подбородок. Плевать. Пусть попробует его остановить - вкус ее губ, вкус ее крови, вкус ее первого поцелуя, настоящего, а не той смазанной детской пародии на берегу озера. Очередную маленькую битву он тоже выиграет, подстегивая этот обыкновенно острый язычок собственным, перенося стальную хватку пальцев на изящную шею, пресекая тем появление даже тени мысли о том, будто попробовать сомкнуть зубы в сердитом оскале - хорошая идея.
Подхватить второй рукой под выгнутую спину и вжать в себя до отчетливо слышимого похрустывания позвонков. Дурочка. Так надеялась, так торопилась увильнуть, что сама подсказала ему наилучший вариант: всем своим весом навалившись сверху, вдавив широко разведенные ноги очередным конвульсивным толчком, он принялся буквально вбивать налившийся в преддверии скорой разрядки член в становящееся все теснее и теснее лоно, тараня короткими и частыми ударами последнюю упругую преграду, пока свой же рык не заложил уши, а сознание не накрыло мягкое эфирное облачко. Каждый вдох, каждое сокращение мышц наполняло отчаянно пульсирующую матку новыми порциями густого семени. Вопрос о том, могло ли в самом деле в нем скопиться столько, чтобы спустя пару-тройку ударов сердца вязкие белые струи начали выбиваться из переполненной в самом что ни на есть прямом смысле Леонхарт, выглядел минимум неуместным. Нужен был Йегер - получила с избытком, пусть теперь не жалуется. А если все-таки попробует...
С шумным выдохом отстранившись от Энни, по мелко подрагивающим бедрам которой все еще продолжала стекать его сперма, Эрен задержался ровно настолько, чтобы довольно прищуриться, второпях смакуя едва открывшуюся палитру вкусов и тут же наброситься на следующее блюдо.
Ему всегда было интересно, каковы эти волосы на ощупь. Теперь, получив возможность распоряжаться ею исключительно по своему усмотрению, Йегер без промедления запустил пятерню в спутанные на затылке в жалком подобии прежнего хвоста пряди, устраиваясь на коленях сам и подтягивая ее поближе.
- Почисти, - так, чтоб уперлась кончиком носа в измазанную собственными соками головку.
Они сделали всего лишь первый шаг. Падающего следует подтолкнуть - Эрен с огромным удовольствием окажет ей эту услугу столько раз, сколько потребуется. Как, например, сейчас, легонько шлепая членом над губой и размазывая семя по щеке.

Вместе с декорациями неуловимо меняются и роли. В невыразительном бледном тумане сна без четкой принадлежности ползунок акцента смещается ровно настолько, чтобы выкрученная до предела гамма прежде скрываемых эмоций и желаний четко обозначила размытые контуры мотивов - принять их оказалось на удивление просто, мгновенно затыкая встрепенувшуюся было паранойю единственным, но оттого ничуть не менее весомым аргументом. Последний прямо сейчас с деланным безразличием и казавшимся невозможным послушанием следует короткому приказу, всем своим потрепанным видом старательно демонстрируя привычное холодное пренебрежение с легкой наледью злопамятного обещания в так неосторожно брошенном наверх взгляде. Очень кстати пришлась бы должная доля издевательской иронии в подстегивающем острый язычок ядовитом замечании, однако само положение, в котором под ним оказалась всего пару часов назад гордо выдавшая самозабвенную тираду Леонхарт, служило несоизмеримо большей усладой, чем сколько-нибудь удачные попытки расковырять выступившие на идеальной броне трещинки. Нет уж. Пусть сама как следует на этим поработает. Нет ни единой причины слепо бросаться вперед в попытке проломиться сквозь тщательно ограненные барьеры прочных алмазных стен - достаточно запустить реакцию внутри самого сердца неприступной крепости, чтобы затем беспрепятственно наблюдать за тем, как рушатся изящные острые шпили и оседают под собственной тяжестью громоздкие башни. Изящно, эффектно, упоительно. Многократно усиленные ощущения отзываются в голове снопом разноцветных искр: перемешанная с крупицами боли сладкая нега растекается по телу неторопливым вязким потоком, незаметно и стремительно, как и на их обычных тренировках, навязывая темп - точно так же Эрен неотрывно провожал взглядом ее фигуру, то стремительно приближающуюся во время спарринга, то неспешно скрывающуюся за поворотом на развилке между казармами. Одно слово, одно движение следом. Так просто в воображении, отчего-то так тяжело в испытующе смотрящем настоящем.
Можно сколько угодно делать вид, будто за пеленой вседозволенности от него ускользнула главная деталь. Отрицать, выдумывать по старой памяти тысячу и одно оправдание, щедро приправляя неуверенным "а если" и жадными глотками поглощая терпкое успокоительное, туша в зародыше распаляющийся у взволнованно встрепенувшегося сердца огонек чего-то усредненного между надеждой, вожделением и опасливым ожиданием. Продолжать прикидываться хотя бы перед самим собой после всего произошедшего, беспечно положившись на старое как мир "авось само пройдет" или терпеливо поджидая новые подсказки, потчуя ими бездонную копилку-сомнение?
- Нет.
Плевать. Он обещал себе не упускать предоставляющиеся шансы - получи, распишись и пользуйся. Предположение перерастает в подозрение, а из него в разы стремительнее трансформируется в уверенность: ледяная вода притупила не только чувствительность, но и чутье, в противном случае не составило бы никакого труда догадаться, откуда растут лапки у следующих одна за другой провокаций - вызывающих, едва прикрытых тонкой вуалью строптивого вызова, чтобы дальнейшее не раздуло самомнение до непомерных размеров. В равной степени досадно, смешно и увлекательно.
Что еще ты скрываешь?
О чем еще предпочла бы позволить говорить лишь своему телу?
Как глубоко в дебри темных фантазий проложена та узкая дорожка, куда так настойчиво заманивала все это время?
Более подходящего случая узнать ответы на каждый из трех вопросов вообразить попросту невозможно.
Зарывшиеся в спутанные волосы пальцы окончательно расправляются с остатками короткого хвоста на многострадальном затылке, сперва сгребая львиную гриву в пучок и запрокидывая голову вплоть до предела отчаянно хрустнувших позвонков, в следующую секунду проталкивая разогретый прикушенным от резкого клацанья клычков языком член между приоткрывшихся навстречу налитой краснотой головке тонких губ. Жаркий выдох опаляет ствол вплоть до самого основания - где-то на периферии мелькает сожаление о том, что чудный голосок наставницы вновь не удастся оценить в полной мере.
Пока что.
Здесь и сейчас в числе всего прочего Леонхарт принадлежит ему полностью, как и подобострастно отозвавшийся на первый же мысленный зов туман. Досадная и почти непростительная ошибка - полагать, будто она останется удовлетворена одними лишь полумерами. Ничего. Они это исправят со всем возможным прилежанием.
Невидимые, но при том отлично осязаемые доселе силуэты стремительно обретали легко узнаваемую форму, однако еще быстрее следовали коротким мысленным указаниям: к тому моменту, как прочно удерживающие Энни за выкрученные за изогнутой колесом спиной руки и разведенные в сторону ноги двойники успели окончательно перевоплотиться, устроившийся напротив невыносимо соблазнительно отпяченной задницы Йегер под номером два успел почти что терпеливо пристроить возбужденный орган к истекающему следами недавнего соития лону и с превосходной синхронностью проникнуть внутрь ровно в тот миг, когда упрямо сцепивший зубы оригинал очередным толчком уперся головкой глубоко в глотку блондинки.
Ждать оставалось совсем недолго.

Отредактировано Eren Yeager (Вторник, 22 октября, 2019г. 22:13:24)

Удесятеренная в считанные мгновения подскочившей чувствительностью боль простреливает насквозь колючим разрядом, проносится стремительно разматывающимся по пути клубком колючей проволоки и безжалостно хлещет оборванной гитарной струной всеми концами, оставляя после себя глухо ноющие бороздки. Чуть не сведенные от постоянного напряжения бедра на пару мгновений сводит-сковывает судорогой столь же внезапной, как и разорвавший пелену безотчетного наслаждения укус - тупым столовым ножиком по невесомому щелку, раздирая воздушно-легкие нити ни с чем не сравнимой неги тяжелым лезвием коротко огрызнувшегося возмездия. Предупредительный выстрел на волоске от виска: вполне в ее духе, но настолько не к месту, что сперва кажется невозможным - недвусмысленно, казалось бы, определенные с самого начала быстро окончившегося известно чьей победой правила поединка были нарушены с впечатляюще невозмутимой грубостью.
Так кстати открывавшей потерпевшей стороне вполне законную лазейку к ответным мерам.
Боль нарастающей волной, невесть из чего образовавшейся в тихой и уютной на вид заводи, налетает на остатки дамбы самообладания, сметая последние обломки выглядевших непреодолимо-прочными заграждений с характерным скрежетом сомкнувшихся в яростном оскале челюстей. Тихий шелест втягиваемого хищно раздутыми ноздрями воздуха - единственное свидетельство тому, что посыл дошел до адресата во всей своей надменной полноте. И совсем немного времени уходит на подготовку соразмерного ответа. Несравнимо меньше, чтобы доставить его уважаемой получательнице.
Пальцы вплетаются в спутанные локоны и смыкаются на затылке в замок крепче того, что висит на сундуке мертвеца-капитана. Как следует надавить и со всей дури толкнуться навстречу, напрочь игнорируя протестующий булькающий хрип, нарастающий вместе с темпом собственных движений. Боль из ограничителя превращается в катализатор, безудержно ускоряющий взрывоопасную реакцию - главный компонент подбирается все ближе и ближе к точке кипения. Давление внутри, физическое и эмоциональное, многократно превышает наружное. Достаточно одной лишь искорки... не заставившей себя чрезмерно долго ждать: изумрудное пламя с неслышимым скрежетом врезается в ледяную синеву, высекая сноп крохотных звезд - импульс передается вдоль жалобно зазвеневшей цепочки-проводника, в следующий миг разлетевшейся во все стороны россыпью раскаленных звеньев.
Никаких пределов. Никаких табу и запретов. Недосягаемое само падает в требовательно протянутую ладонь. Неосуществимое истово рвется сквозь колючие тернии всего лишь фантазий. Невероятное, потупив гордо устремленный взор, сбрасывает с себя вычурные одежды, с жарким смущением подставляя наготу требовательному взору.
Так ли важно, насколько тонка граница между сном и явью?
Ведь подвернись возможность, стал ли бы он сомневаться перед тем, как уткнуть натужно сопящий носик поплотнее в пах? Отказываться смотреть за тем, как соленые дорожки непрошеных слез из уголков сощуренных глаз стекают вдоль раскрасневшихся от нехватки воздуха щек, перемешиваясь с обильно сочащимися из широко открытого рта ниточками вязкой слюны? Задерживаться, уступая отчаянному мычанию перед тем, как с остервенелым рычанием навалиться вперед всем весом, рискуя сломать услужливо сжатую помощником-близнецом шею Леонхарт, и выплеснуть в занятый наконец полезным делом рот свое негодование пополам с семенем.
И держать. Держать до последней капли, пока ритм бешено колотящегося сердца не выровняется достаточно, чтобы самому не задохнуться от незнакомых прежде ощущений, подступивших к расслабленному чуть отдохнувшего от недалекой предыдущей разрядки телу.
В какой-то момент Эрен как будто начинает различать, откуда и от кого доносятся те или иные потоки.
Держащийся из последних сил второй, ухватившийся в разведенные под широким углом бедра, двигался коротко и быстро, по примеру оригинала подавшись вперед, таранящими ударами долбясь в уже знакомое устье внутри влажного лона.
Почти что нежно обволакивающий языком затвердевший сосок вдоволь искусанной правой груди третий, издевательски дразнящий пальцами розовый ореол на левой.
Уставшие от вынужденного бездействия четвертый и пятый, нашедшие достойное применение сжатым от избытка чувств кулачкам.
Время остановилось.
Подспудный страх, как это всегда бывает в слишком реалистичном и приятном сне, способном оборваться в наиболее ответственный и интересный момент, отступал тем дальше, чем дольше продолжалась эта странная оргия на двоих: чем тише и слабее становились стоны Леонхарт в те моменты, когда ее губы жадно открывались навстречу редким спасительным глоткам свежего воздуха; чем быстрее скользил очередной член внутри обильно сдобренного смазкой влагалища, накачивая переполненную матку очередной порцией вязкого семени; чем шире расползались пятна спермы по бархатистой коже, покрывая живот, спину, плечи и лицо; чем легче удавалось протиснуться в узкое отверстие между алыми от шлепков ягодиц...
...чем ласковее становилась прорезавшая мрак в пристальном взгляде на драгоценную наставницу удовлетворенная улыбка.[icon]https://d.radikal.ru/d03/1902/e6/470c3313ae9b.jpg[/icon]

Он словно весь превратился в ожидание.
Границы размыты, запреты сняты, страхи стерты. «Невозможное» утратило все оттенки смысла, растворилось туманной дымкой под мановением легкого ветерка на утреннем построении, во время которого Эрен украдкой разглядывал ее профиль в другом конце шеренги. Ожидаемо, никаких намеков на главный из волнующих его вопросов. Просто было во сне. Или... он так и не подобрал подходящее определение случившемуся ночью: каскад ни с чем не сравнимых ощущений обрушился на него со всех сторон, захватил в бешено мчащийся поток и утянул в глубокий омут потаенных желаний, темных страстей и первобытных инстинктов - резкое пробуждение выдернуло Йегера на поверхность, но оставило внутри самое важное, не отпускающее ни на мгновение, не позволяющее оставить и забыть, как это случалось со всеми остальными сновидениями.
Образ.
Единственное, не переставшее иметь значение. Идея-фикс, захватившая его разум в плотные клешни и не собиравшаяся отпускать слишком явно, чтобы озадачиваться лишними сомнениями: пространное если обвивало воображение тугими кольцами, лениво шипя и демонстрируя украдкой остренькие клыки-воспоминания о том, чем обычно заканчивались попытки сократить дистанцию даже в совершенно ином смысле - фантомная боль в ноющих мышцах, выворачиваемых наизнанку сухожилиях и суставах, но самое главное - взгляд. Ничем и никак не прикрытая готовность довернуть изящную кисть, завершить очередной прием под мелодичный хруст и истошный вопль. Естественно, беспощадно, в какой-то извращенной степени элегантно - в той же степени красиво разрезает жирную шею титана отточенное до идеала лезвие.
И Эрен бы бессовестно соврал сам себе, попробуй он кого-то убедить, будто ни разу не засматривался на ее красоту с этой точки зрения. Вернее будет сказать, что это был лишь один из множества опорных пунктов, с которых он вел наблюдение: как и положено охотнику, отчетливо осознающего ничтожность своих шансов в прямом столкновении, Йегер впитывал взглядом каждое движение, каждый сопровождающий их вдохов и выдохов - по одному только неуловимому и как будто совсем незначительному движению губ или бровей мог с едва ли не стопроцентной вероятностью предсказать направление и скорость удара.
Готовился, сам не зная к чему, смутно подозревая, едва ли даже частично отдавая себе отчет в происходящем. Слишком уж приятно согревала мысль о возможном реванше - еще один образ не давал покоя, будоража, отгоняя сон и усталость. Изумленно расширившиеся глаза, уставившиеся на него в непонимании, неверии и забавной обиде, взволнованные шепотки вокруг, словно бы застывшая вокруг их островка-плаца реальность, однако, самое важное - просачивающееся сквозь льдистую корочку небесно-голубых хрусталиков признание его не в качестве тренировочного манекена, даже не как ученика.
Равного.
Или хотя бы сделавшего первый и самый важный шаг по пути к этому.
Зачем?
Элементарно-просто даже для такого толстошкурого и близорукого Йегера, как однажды с пакостной усмешкой заявила Имир, поддевая локтем залившуюся краской Кристу.
У равных друг на друга совершенно иное соотношение прав, нежели... кто он вообще для Леонхарт?
Звуки неожиданно стихают. Абсолютно все, будто на голову опускается плотный купол. Или же тишина изначально захватила все обозримое пространство, оставляя его, погруженного в размышления, в милостивом неведении? Но тогда не значит ли это же, что?..
Они всего лишь миновали одну фазу из многих?
Говоря объективно, существовал всего один способ проверить.
Среди плаца Эрен неожиданно оказывается в полном одиночестве. И почти не удивляется. Будто так и надо.
И точно так же, повинуясь неслышимому наваждению, разворачивается в сторону площадки для отработки маневров с УПМ, откуда с плавно нарастающей громкостью начинают доноситься оживленные возгласы. Пата десятков шагов - замечает плотную толпу в курсантских куртках. А вместе с ними... их.
Самый крупный из них достигал в высоту едва ли пяти метров, самый низкий возвышался бы над Райнером всего на пару локтей. Плотные, неповоротливые с виду, лениво переминающиеся на кривых ногах, все пятеро мелких титанов сфокусировали затянутые пеленой вечного голода пустые глаза в центре импровизированного поля-арены на единственной, кто здесь была облачена в полную экипировку и готова к бою.
Леонхарт.
Сюрреалистическая картина, заполненная противоречиями одно бессмысленнее другого, не вызывает в Эрене даже намека на отклик в виде хоть каких-то вопросов. Это ведь сон. Ее сон. Или их общий? Не так уж важно, по крайней мере, пока. Особенно, ей, настороженно замершей в неплотном кольце из пятерки титанов-коротышек. Уже даже звучит смешно.
Что вообще может пойти не так?
Тросс с характерным свистом врезается в один из столбов, жадные лапы и пасти смыкаются на пустоте, клубок из четырех неуклюжих охотников-неудачников разбивается о место, где мгновение назад стояла Энни, вот только...
Пятый, последний, мелкий, неожиданно-высоко подпрыгнув, перехватывает слюнявой пастью второй трос, в результате чего траектория уверенного полета сменяется резким кульбитом вниз, прямиком в песок и заблаговременно протянутые со всех сторон гротескные ладони.
Мясистые пальцы плотно обхватывают и выворачивают запястья - клинки выпадают куда-то под безостановочно топчущиеся лапы - хватают за отчаянно брыкающиеся ноги, врезаются под ремни и куртку, натягивая, растягивая, и вот уже первый из них лопается...
...а Эрен внимательно наблюдает.

Он видит все и не понимает ровным счетом ничего: довольно привычное сочетание для кажущегося местами весьма реалистичным сна, оборачивающееся между делом именно тем видом пугающего бездействия, в которое так приятно окунуться, когда вместо нелепых попыток вникнуть в суть и что-то исправить ты просто плывешь по течению и только проверяешь, насколько далеко все происходящее сможет зайти, а ты сам - выдержать. К счастью для Леонхарт, к подобному сорту фрустрации у Эрена с самого детства выработался довольно стойкий иммунитет, не задержавшийся с ответной реакцией и сейчас. Разве что самую малость, уж слишком велик соблазн подольше задержаться взглядом на искаженном в отчаянии и тени немой мольбы личике обычно такой суровой и неприступной ледяной суки, в чью сторону Йегер после не таких уж и давних событий начал испытывать еще более двоякие чувства.
Почему-то ощущать себя нужным ей даже в таких (или особенно?) обстоятельствах казалось важным настолько же, как минимум прорубить путь в десятку лучших среди выпуска. Эрен видит и не понимает: она будто специально потихоньку приспускала хватку, подпуская его все ближе и ближе к себе, преследуя ей одной понятные цели, при том не давая ему ни единого шанса, а прошлой ночью вдруг резко пошла ва-банк, показательно демонстрируя... что?
Это не тени, падающие под блеклым лунным светом, будто ростовые мишени под тренировочными клинками в ее ладонях, выглядевших совершенно не приспособленными к суровым физическим нагрузкам кадетов, тогда чертили на все том же лице гримасу тщательно подавляемой боли, в наличии которой эта высокомерная дура никому не призналась бы, особенно, если бы он и впрямь мог ей помочь. Словно знала, будто это первый и последний раз, когда им удастся... но нет, это он уже однозначно загнул. Глядя правде в заплывшие инеем голубые глазенки, не стоило вестись на романтичную и, безусловно, привлекательную чепуху о вдруг воспылавшей чувствами обычно озлобленной на весь белый свет одинокой волчице: не смотря, а вполне возможно, что и благодаря внезапной настойчивости и частичной открытости Леонхарт, сказать с уверенностью можно было лишь одно - этой стерве от него оказались нужны не его член или признание, а...
Дебил. Долбоеб. Слепошара.
Ответ все это время беззаботно болтался у него на шее, подвешенный на простенькую бечевку и не особо скрываемый от чьих либо глаз или расспросов, так по-идиотски задвинутый на дальний план на фоне всего остального. Удачно подобранных декораций, тщательно подготовленных реплик и превосходно отрепетированных сценок, чтобы подвести все к закономерному финальному акту, по каким-то непонятным причинам прошедшему, по всей видимости, не совсем по сценарию. Что-то помешало, что-то вклинилось в идеальную канву так легко прокладывавшей себе дорожку по весьма удобной и благодатной почве веры одного дурачка, будто это именно он такой неповторимый, особенный и выделяющийся на общем фоне, что сама Ее ледяное Высочество соизволила обратить на него свое царственное внимание, любезно тратя личное время и подставляясь под пылающий тихой ненавистью взгляд Микасы.
Она знала. Неважно, насколько, но однозначно больше, чем ему оказалось отведено на старте выглядевшего сейчас довольно коротким забега с полосой из примитивнейших препятствий, многие из которых он сам добровольно вызвался помочь ей возвести, слепо следуя наивным порывам и крепнувшему день ото дня желанию сделать эту девчонку во всех отношениях своей.
А еще он хотел истребить всех титанов и проложить для человечества дорогу к новым горизонтам, увидеть проклятущее море и...
Здесь Эрен может сделать с ней все, однако в итоге не добьется ничего. Первоначально наспех воссозданная распалившимся от предыдущего этапа сна воображением иллюзия распадалась на части сама собой, лишенная какой бы то ни было подпитки со стороны сосредоточенно нахмурившего брови архитектора.
Нет. Все, что нужно, хочется и следует совершить, он оставит для нее настоящей.
Он едва очухивается в собственной койке за считанные минуты до команды на подъем. Заставляет себя привычно резво вскочить, не отставая от остальных, игнорируя разрывающую голову на части боль в висках, впрочем, почти полностью сходящей на нет после утренней пробежки и зубодробительной строевой. Кое-как сосредотачивается на теоретических занятиях, настолько откровенно игнорируя порцию тупых подколов от Жана, что оставляет того в глубокой задумчивости даже после того, как объявляется короткий перекур перед долгожданным обедом.
И за все это время он ни разу не обращает взгляд в ее сторону.
Даже когда направляется будто бы мимо нее, точно также ненавязчиво глядящей куда-то в безмятежную синеву удивительно чистого в этот день неба. Этого, в целом, оказывается достаточно, чтобы подтвердить подозрения, однако для окончательного решения требуется провести последний решающий тест.
И последний успешно проходится на максимум из возможных баллов: ведь если бы все так и осталось лишь плодом его взбесившегося после ночного "свидания" воображения, ему бы ни за что не удалось перехватить Леонхарт за запястье и вмиг застывшей у порога в учебный класс тишине, невидимым куполом накрывшей всех присутствующих, требовательно развернуть лицом к себе, а затем, не дожидаясь больше ее действий, слегка наклониться вперед и сделать то, что хотелось давным-давно.
Кто-то отчетливо вздохнул. Кто-то охнул. Должно быть, именно Конни хлопнул в ладоши, Саша подавилась чем-то честно спизженным с кухни, Жан похабно присвистнул, а Микаса в одно движение сломала надвое спинку стула, за которую держалась, готовясь сорваться с места, если Энни вдруг вздумает распустить руки.
Как бы не так, ага.
Было что-то крайне цепляющее в том, чтобы жадно целовать эту сучку, прекрасно зная, что та сама знает.

Во всех снах, кроме последнего, где он ничуть не менее жадно целовал эту паршивку, превосходно вышколенный тренировками с Леонхарт разум рефлекторно подавал тревожные сигналы, вовсе не тонко и уж точно не двусмысленно напоминая, чем такие действия могут закончиться в реальности и тем самым напрочь убивая как всю интригу, так и любое удовольствие от процесса, заставляя просыпаться вместе с судорожным вздохом и странной смесью разочарования, страха и желания в грудной клетке, готовой вот-вот разорваться изнутри под давлением бешено стучащегося изнутри сердца. Однако в этот раз, как и предыдущий и условно не считающийся, ничего подобного Эрен не ощущал, что служило наилучшим доказательством правильности всех до единого его подозрений, справедливо невысказанных вслух: будь события этой ночи лишь плодом его бурной и крайне возбужденной видом задницы Энни под любыми ракурсами фантазии, лежать бы ему с переломанной челюстью и запиханными в задницу руками, которыми он посмел по-хозяйски прижать к себе едва слышимо причмокивающую обыкновенно сердито поджатыми губками девчонку, пока рядом судорожно суетились бы Армин с Микасой. Последняя же теперь могла разве что источать убийственно-злобную ауру, готовую, кажется, вот-вот материализоваться в виде самого страшного оружия, придуманного когда-либо человечеством, чтобы расправиться с... неважно. Здесь и сейчас уже мало что имело значение, сопоставимое с целым набором фактов, каждый из которых мог обернуться козырем и крайне удачно лечь в руку.
Во-первых, она, как и сам Эрен, ни хрена не умела целоваться, однако старалась так, словно где-то под плотной толстовкой в той самой груди, что сейчас так ненавязчиво прижалась к его собственной, и впрямь присутствовало нечто похожее на ответные чувства, а отнюдь не напрашивающийся во вторую очередь вывод, ведь...
...эта податливость могла означать только одно - сон принадлежал вовсе не ему одному. Маленькая голубоглазая стерва решила продолжить играть по тем правилам, которые пыталась навязать среди прошлой ночи, небезуспешно завладевая подавляющим большинством его мыслей, но вовсе не в том ключе, что она могла бы предположить. Эрен хотел ее. Еще сильнее, чем прежде. Однако теперь и он мог использовать это желание в своих интересах.
Ну а в-третьих...
Следовало поблагодарить того, кто проектировал парты настолько высокие, чтобы даже некстати выскочивший стояк оказался незаметен с наиболее опасного направления, стоило в коридоре раздаться чеканным шагам инструктора. Впрочем, это никак не помешало Йегеру поймать на себе еще два взгляда: резко-осуждающий от Имир и испуганно-смущенный от Кристы - этого только еще не хватало для полного комплекта.
Но все это были проблемы будущего Эрена Йегера, когда тому удастся разобраться с вопросами заметно более насущными. Рыбка заглотила наживку, рыбка повела блесну, нарезая вдоль поверхности мутной воды сложные фигуры высшего пилотажа, старательно делая вид, что готова вот-вот пойматься и отдаться вместе с жабрами и последним плавником на милость на редкость удачливого рыбака. Совпадение, в которое искренне поверит лишь конченый дебил, а, значит, ни она, ни кто либо еще и не подумает изобразить удивление, если Эрен поддастся на столь очевидную провокацию. Никаких проблем, минимальные риски, но что куда важнее: на горизонте отчетливо и стремительно вырисовывается вполне легальная возможность совместить полезное с приятным, чтобы в конце концов торжественно водрузить в виде спелой вишенки на этот тортик достижение, которое еще никто в этом мире не получал и едва ли осилит - поиметь Энни Леонхарт во всех смыслах.
Ему не нужно играть и притворяться. Нетерпение, предвкушение и целая армия эмоций калибром чуть поменьше с нетерпением топчутся на месте, только и ожидая сигнала-разрешения сорваться с места и наброситься на добычу. Напряжение витает в воздухе, периодически простреливая тело легким разрядом мандража - во сне, разумеется, все было и выглядело на порядок проще. Но ведь никто и не обещал, будто все пройдет легко и гладко?
Ему едва достает терпения дослушать чертову лекцию до конца. К счастью или нет, однако сегодня у Шадиса задалось вполне сносное настроение, а потому съебался он из учебного класса сравнительно быстро, видимо, решив приберечь энергию до вечернего развода.
Медлить было нельзя. В отличии от него, Энни оказалась заметно в большей степени связана в плане инициативы, вынужденная подстраиваться и принимать первый удар, а тот однозначно следовало провести именно сейчас, не давая сучке ускользнуть на выгодное уже для нее поле боя. Здесь, под перекрестным огнем множества заинтересованных взглядов, ожидающих в том или ином виде второго акта увлекательнейшего представления. Что ж... Эрен им обеспечит достойное представление.
Он успевает подобраться к Энни в тот самый момент, когда та только начинала подниматься из-за стола, опираясь на тот обеими ладошками: в таком случае нет ничего проще деликатно обнять вертихвостку со спины, прижимаясь со спины и ласково потираясь щекой о щеку в как будто невинной попытке добраться до губ и продолжить поцелуй, а заодно и чуть навалиться вперед вместе с ней, заставляя упереться пахом точно в скругленный уголок парты.

Должно быть, дела у нее обернулись совсем плохо, раз та самая печально знаменитая ледяная королева всея 104-го расщедрилась на столь насыщенное выступление, от которого пар из ушей фигурально (а местами и вполне буквально) пошел практически у каждого в оказавшемся внезапно тесном и обладающем отменной акустикой классе, где каждое слово этой белобрысой стервы не услышал бы только глухой, а нарочито исполненный под носом у закипающей Микасы вызывающий брачный танец был исполнен настолько натурально, что в ином случае Йегер рисковал закончиться на месте в прямом и переносном смысле слова. Впрочем, девственно-уставная белизна брюк в итоге так и не пострадала, однако пятнышко осталось на весьма недвусмысленно задетой гордости, по которой одна деловая коза процокала копытцами даже не тропинку, а самую заправскую траншею, с каждым шагом отбивая все более забористый ритм чечетки, обычно исполняемой висельниками на эшафоте.
Ты очень плохая лгунья.
Кровь приливает к обеим головушкам. Но если нижняя попросту вынуждена следовать зову неумолимой физиологии, подчиняясь малейшему нажатию пальчиков с аккуратно остриженными ноготками, готовыми в любой момент заняться приготовлением фирменного блюда - сырой сосиски в собственном кровавом соку, то верхняя в ускоренном темпе прокручивает вариант за вариантом, заставляя сбросивший за время занятия ярмо концентрации мозг снова впрячься в работу и пахать, однако теперь уже отнюдь не во имя эфемерных интересов стройных и монолитных рядов оценок "отл" в именном табеле.
Ты знаешь, что я знаю, но откуда мне знать, что еще ты скрываешь? В подавляющем большинстве случаев все ограничиваются только первой половиной красиво звучащей фразы, оставляя без заслуженного внимания представляющую наибольший интерес часть, являющейся заветным ключиком к победе. И потому Эрен терпит, выдерживая с одинаковой самоотверженностью хватку Леонхарт на собственных яйцах и пристальное внимание всех присутствующих, к счастью или нет, неспособных с расстояния и по причине без того весьма компроментирующей позы оценить, по какому тонкому льду ходит наглец, решившийся прилюдно присосаться к губам этой наглухо отбитой даже по армейским меркам волчицы.
Колечко с сюрпризом. И сколько, интересно, еще таких милых девичьих секретов припрятано у Леонхарт в загашнике? Невольно начнешь сравнивать и непременно придешь к выводу, что она куда как больше нравилась тебе этой ночью в пресловутом сне: трудно выкинуть какой-нибудь паршивый фокус, будучи затраханной до полусмерти, куда только придется - в некотором смысле в его распоряжении наличествовало оружие куда как мощнее, если не брать во внимание ряд существенных ограничений... и если даже не попытаться подумать о том, как им воспользоваться в обход негласных конвенций.
Ключ ни черта не решает, если не знаешь, где находится замок. Можно сколько угодно кичиться фактом обладания невероятного секрета, но без практического применения, возможностей для которого Эрен ни под каким углом не видел, все это превращалось в довольно любопытный фарс, когда маленький котенок грозно урчит на человека, обещая, будто вот-вот явится огромная и сильная львица, чтобы воздать всем мерзким двуногим за их сомнительные заслуги и порвать их же жопы на мелкие лоскуты, из которых хрен ты чего обратно сошьешь.
Но и маленькому котенку прекрасно известно: сколько не рычи на мерзкого человека, с ним все же лучше, чем без него, а если даже в итоге львица и придет, ей все равно ничего не останется, кроме как удалиться с гордо поджатым хвостом. И дело даже вовсе не в опасно сощурившей глазки сестрице, молча тянущей ладонь к поясу, куда на практических занятиях крепили клинки против титанов.
Львице нельзя уходить без добычи. Ключ в этом смысле хищнице ничем не поможет. И поэтому же злобная, грозно урчащая и старательно перебирающая коготками царица бескрайней прерии будет терпеливо мурчать, пока ее чешут за ушком, дергают за усы и играют с кисточкой хвоста. А сам Эрен в полной мере насладится как неизведанным до этой поры амплуа мерзкого мудака, не знающего значения слов "осторожность", "деликатность" или "стыд", так и великолепной возможностью выжать все соки из наглой девицы перед тем, как кинуть ее с той же деловитой ухмылочкой, что и она его, ныряя в озеро с заветным ключиком на шее.
Наверное... нет, наверняка, после это ему аукнется крайне болезненно. Однако здесь и сейчас Эрен не видел смысла следовать чужим правилам и пытаться держать хорошую мину при не ахти какой игре. Он находился буквально в шаге от того, чтобы посадить эту сучку на поводок, и черта с два его от этого удержит хоть второе нападение Колосса на казарму.
- Десерт подождет, - Йегер бережно кладет свою ладонь поверх ее, переплетая пальцы и уделяя особое внимание тому, на которое было нацеплено злополучное колечко. - Будь хорошей девочкой...
...иначе я прогрызу твою чертову шею.
Случайная мысль вызывает странный холодок, пробежавшийся костяными уколами вдоль всего позвоночника, однако времени и желания уделять этому достаточное внимание у Эрена нет: сейчас он слишком занят тем, чтобы вместе с демонстративно ласковым поцелуем в щеку заставить Леонхарт повернуться лицом к невольным зрителям - нельзя лишать их уникальной возможности лицезреть из первых рядов самые сочные кадры начавшегося представления.
Достаточно податься еще чуть-чуть вперед, чтобы затем толкнуться вперед и окончательно вжать девчонку бедрами в угол стола. Изрядно окрепший после этого стояк крайне удобно умещается между напряженными ягодицами, туго обтянутыми форменными брюками явно на размер меньше - начпрод, выдававший форму новобранцам, явно знал, кому из девчонок это непременно пригодится. Левая ладонь по-прежнему сжимает чужую, придавив ту к столу, но вот вторая вполне вольготно расправляется с пряжкой ремня на поясе, щелкнувшей неожиданно громко - пальцы слегка оттягивают брюки вниз, позволяя выудить краешек майки, а затем ладонь Йегера шустро забирается под ткань, поднимаясь выше и выше, попутно оголяя рельефный животик и останавливаясь только в момент, когда пальцы крайне удобно укладываются на аккуратную девичью грудь.
Совсем как во сне.[icon]https://b.radikal.ru/b02/2111/f2/5944a0037e6c.jpg[/icon][status]еб*ть ты львица[/status]

Отредактировано Eren Yeager (Понедельник, 1 ноября, 2021г. 03:41:29)

Никуда не сбежать, ничем не отогнать так невовремя и при том остро давшие о себе знать мысли из разряда "все ведь могло быть совсем по-другому", решившие всем скопом напомнить о себе за пару фигуральных мгновений перед тем, как в ход пошла тяжелая артиллерия, начавшая методично обстреливать судорожно забившееся в груди сердце снарядами калибра "какого хрена мы вообще делаем". Пожалуй, уже не осталось ни единой причины пытаться выяснить, кто из них двоих в итоге в большей степени виноват в том, как, когда и почему они настолько резко и круто свернули на дорожку, которую даже не отличавшаяся особой деликатностью Имир не назвала бы иначе, чем дурной. Откровенно дурной, буквально бедовой и способной вывести куда угодно, но едва ли туда, где каждый мог бы получить вожделенные ответы и все прочие дивиденды, полагающиеся победителю в этой затянувшейся гонке шпионов.
Что-то в опасной близости от сердца болезненно ухает и обрывается, падая глубоко вниз, вслед за мгновением назад рухнувшей на дно морали. Глубже многократно, чем даже немое "прости", так и не сорвавшееся с кончика языка заигравшегося окончательно и бесповоротно мальчишки с окраины обитаемого мира, поклявшегося этот самый мир вызволить из пасти смерти: действительно, происходящее уже давно не походило на хоть сколько-то удобоваримое спасение человечества, оставшись бесцельно дрейфовать на уровне типично-подростковых желаний, реализация большей части которых казалась чем-то смутно-несбыточным и при том же не стоящей вложения даже десятой доли положенных усилий.
И вот теперь, что называется, полюбуйся на себя. Кое-кто хорошенько напиздел самому себе, и ведь когда только успел научиться? А ведь как красиво и забористо все это выглядело в обрамлении аккуратно орнамента лоскутков воображения, сплетавшихся сами собой в единое и такое притягательное полотно...
Да, вероятно, в какой-то другой реальности Эрен задолго до злополучной Шингашины набрался бы смелости, стиснул эго мертвой хваткой и, самоотверженно наплевав на последствия, вывалил бы на Энни все до пресловутой последней капли из накопившегося и накипевшего о том, насколько она ему все-таки небезразлична. И где-то там, среди еще меньшего разлета вероятностей вдоль самых смелых траекторий, нашлись бы и такие варианты, в которых ему бы удалось, словно в заправской сказке, растопить сердце ледяной королевы...
Держи карман шире, дебил. И закопайся поглубже, чтобы одна бешеная сука решила, что ты и сам без ее помощи неплохо сгниешь, иначе...
Иначе так и пропустишь все веселье. Леонхарт соображает куда лучше: не можешь победить - возглавь. По-другому сложно найти объяснение тому, какого черта эта дура начала вытворять в ответ.
В глазах слегка темнеет от довольно резкого и чувствительного удара затылком о пол. Повезло, что тот оказался деревянным, а не выложенным плиткой, как в кабинетах инструкторов. Грохот опрокинутых стульев и парт глушит чужие голоса - приз зрительских симпатий изначально не играл хоть сколько-то важную роль, нечего говорить о том, насколько малозначим он остался и сейчас.
Она его ненавидит. Взгляд обжигает накаленной докрасна сталью, сердито шипящей на безжалостном морозе далеких северных земель, где только сияние надменного полуденного солнца может поспорить с хищным блеском синих глаз. Это не ранит, уже слишком поздно, чтобы беспокоиться о пропущенных выпадах такого сорта, однако зазубрина, причем довольно глубокая, все равно остается там, где стремительно обращающееся в сухой булыжник сердце бьется все размереннее и свободнее. Они и так зашли настолько далеко, что нет ни малейшего повода пытаться одергивать себя упоминаниями о приличиях или последствиях. Просто смешно. И этот смех чертовски горькой иронией разливается по изумрудному хрусталику диким огнем, жаждущим расплавить ко всем чертям ледяную стену, которую возвела вокруг себя эта дура, так самоотверженно жертвующая...
...да в общем-то чем?
Понимание простреливает не хуже, чем болезненное ощущение вокруг члена, столь быстро оказавшегося в тесном и жарком плену, что не только Эрен, но и наблюдатели едва ли успели рассмотреть во всех деталях. Не совсем насухо и на том спасибо. Впрочем, памятуя о последнем сне, сложно было бы утверждать, будто в Леонхарт отсутствует глубокая такая мазохистская жилка.
И в девяносто девяти случаев из сотни Эрен в подобной ситуации с сдавленным стоном еще несколько резких толчков бедрами назад зажмурился бы крепко-накрепко, получая отчасти вполне заслуженное поражение и полагающиеся в таких ситуациях лавры неудачника-девственника-скорострела и заодно безответственно скотины, имевшего наглость завершить представление самым небезопасным для партнерши образом, но...
Насколько же глубоко тянется паутина чертовых тайн, если она готова пойти даже на такое? Что на самом деле стоит на кону затеянной, вероятно, даже не самой Энни игры? Как долго и серьезно эта дура притворялась, извиваясь между собственной гордостью и "надо"? И сколько еще таких актеров, как она, расставлено вокруг незадачливого мальчишки посреди располосованной доски с клетками отнюдь не двух контрастных оттенков?
Дурак. Трижды дурак. Неужели правда думал, будто ради тебя она ступает босиком по раскаленным углям? Будто в хотя бы одном отпущенном в твой адрес слове крылось что-то, кроме вполне определенного интереса, к которому ты сам имел максимально опосредованное отношение? Глупый-глупый-глупый щеночек на привязи, его только и надо, что отвлечь сахарной косточкой да с наигранной лаской почесать за ушком - сам радостно прибежит, неся в зубах ключик на цепочке и задорно виляя хвостиком.
Да хуй там плавал, причем очень высокохудожественным стилем.
Не о чем беспокоиться, не о чем жалеть, не о чем в немом бессилии пусть даже внутренне просить прощения. Нужно здесь и сейчас усвоить последний и главный урок от наставницы-Леонхарт - на этой войне все средства максимально хороши. И если ради этого придется затрахать ее до потери пульса... что ж, теоретическая база у него уже собрана, а для практики эмоций хватит за глаза. [icon]https://b.radikal.ru/b02/2111/f2/5944a0037e6c.jpg[/icon][status]еб*ть ты львица[/status]